Дорогие друзья!
Данный очерк входит в книгу мемуаров «Время оглянуться назад»
известного азербайджанского журналиста Азада Шарифа.
СМЕРТЬ САКСОФОНИСТА
В конце 40-х годов развернувшаяся в Советском Союзе борьба с космополитизмом, как одна из форм инакомыслия, достигла истерического накала. По указанию главного советского идеолога Жданова, началась настоящая «охота на ведьм» не только в сфере истории, философии и экономических наук, но особенно рьянно в области литературы и искусства. За «преклонение перед тлетворным» западным искусством никому не было пощады. «Безродных космополитов» искали и обязательно находили среди талантливой творческой интеллигенции — писателей, музыкантов, артистов, художников, режиссеров театра и кино. Особенно жестко «ждановщина» ополчилась против джазовой музыки, которую объявили враждебной советской идеологии. Докатилась эта истерия и до Азербайджана. НКВД был ориентирован руководством республики на выявление и разоблачение космополитов в любом направлении идеологического фронта.
Одной из жертв этой кампании стал выдающийся азербайджанский музыкант-исполнитель джазовой музыки Парвиз Рустамбеков. О трагической судьбе, необоснованно и нелепо обвиненного в шпионаже и предательстве родины, человека, нашедший свою смерть в подвалах багировской «лубянки», я и хочу рассказать.
Люди моего поколения, дети войны, хорошо помнят, как после 4-х лет почти голода и лишений, потеряв целые пласты интеллигенции после репрессий 30-х годов и на фронтах войны, вновь стал оживать Баку. Правда, еще действовала карточная система на хлеб, но появилась возможность, простояв с 6 утра несколько часов в очереди в узких переулках «Ичери шехер» (историческая часть Баку. Прим. редактора.), купить батон «коммерческого» хлеба. Еще полгорода ходило в «ватных «стеганках», зато сняли светомаскировку окон, вернули бакинцам приморский бульвар, освободив его от ощетинившихся зениток. Уже не поднимались по ночам в небо серебристые аэростаты. Но главным образом оживал Баку духовно, и центром оживления становились бакинские кинотеатры.
И не трофейные немецкие фильмы, хотя мы их смотрели по несколько раз, но не они привлекали нас, а в первую очередь предсеансовые концерты эстрадных оркестров, которые играли во всех центральных кинотеатрах: в «Художественном», ныне «Низами», играл Тофик Кулиев, где на саксафоне показывал мастерство сам непредвзойденный Парвиз Рустамбеков, или Пирик, как его любовно называли бакинцы, в «Пролетарии», ныне «Вятян», — Рауф Гаджиев, а в «Красном Востоке», ныне «Азербайджан», — Тофик Ахмедов. Но кумиром бакинской молодежи, особенно после американского фильма «Серенада солнечной долины», конечно был блистательный азербайджанский музыкант, кларнетист-саксафонист, талантливый импровизатор Парвиз Рустамбеков. Его виртуозное исполнение на кларнете Дюка Эллингтона — «Караван», музыку Глена Миллера из «Серенады солнечной долины» публика особенно восторженно встречала.
Этот одаренный исполнитель, самородок, не имевший музыкального образования, особенно достиг высокого мастерства в импровизации джазовой музыки в стиле «свинг», ни в чем не уступая знаменитому американскому королю джаза Бенни Гудмену. Известный знаток джаза, композитор Юрий Саульский вспоминал, что «слушать игру Парвиза Рустамбекова было одно наслаждение. И удивительно, как в этом внешне худеньком молодом человеке невысокого роста, было такое сильное дыхание.» С замиранием сердца от восторга мы слушали его игру. Не о каком космополитизме, преклонении перед упаднической культурой Запада, мы не думали, нам просто нравилась хорошая музыка.
За что же был ошельмован, затем и арестован, этот, казалось бы далекий от идеологических ухищрений времени, талантливый 27-летний музыкант-джазист? Передо мной поблекшая от времени обложка уголовного дела N-416 с грифом «Хранить вечно». Начато дело — 27 мая 1949 года, а окончено в сентябре того же года.
Родом Парвиз из некогда состоятельной бакинской семьи Рустамбековых, которых также коснулась волна репрессий 30-х годов. Музыкой он стал увлекаться еще в детстве, занимаясь в Доме пионеров, играя на кларнете. Будучи одаренным музыкантом, он сразу обратил на себя внимание и был приглашен Тофиком Кулиевым играть в его оркестре в кинотеатре «Художественный».
Однажды, после выступления в кинотеатре «Азербайджан», у него украли его любимый саксофон, клапаны которого были серебряные. Для Парвиза это было трагедией, он себе места не находил, чуть не плакал от обиды. Вместе с друзьями он ходил и расспрашивал всех, кого знал. Но все было бесполезно. И когда погасла надежда, вдруг поздно вечером, после сеанса, у входа в кинотеатр, к нему подошел парень и спросил: «Ты Парвиз?» Извини, я хотел немного заработать, но все музыканты, кому я предлагал твой инструмент, узнавали, и все отказывались его покупать и говорили: «Стыдно, киши ол, (аз. будь мужчиной. Прим. редактора.) верни инструмент хозяину. Только не выдавай меня милиции». И с этими словами он сунул Парвизу в руки саксофон, завернутый в черный мешок и моментально исчез в темноте, категорически отказавшись от денег.
Получив свой саксофон Парвиз был безмерно счастлив. Летом он часто выступал в летнем саду им.Ордубади, где сейчас расположена станция метро «Сахиль». Здесь собиралась бакинская молодежь, чтобы насладиться его прекрасным исполнением джазовой музыки.
В 1944 году в Баку гастролировал знаменитый джазовый оркестр Эдди Рознера, который сам был великолепным трубачом. Видимо, кто-то порекомендовал Рознеру послушать Рустамбекова и он пришел в кинотеатр на его концерт. Очевидцы рассказывали потом, что Рознер был поражен его виртуозной игрой на кларнете и саксофоне, изумительной импровизацией джазовой мелодии. И он сразу же, что стало сенсацией, пригласил Парвиза в свой оркестр, причем первым саксофонистом. Дело в том, что попасть в оркестр Эдди Рознера было чрезвычайно трудно. Он буквально селекционировал музыкантов для своего коллектива, который тогда был самым непревзойденным оркестром в стране. А тут приглашение с первого прослушивания… Для 22-летнего Парвиза это было лестное предложение и он с удовольствием принял его.
На всех концертах по стране, он пользовался особым успехом, его даже стали называть советским Бенни Гудменом. Не случайно, что и Леонид Утесов не раз приглашал его к себе в коллектив. Однажды вечером он сидел с друзьями в ресторане «Метрополь», в зале было много иностранцев, играл джаз-оркестр. Должен сказать, что Парвиз, как музыкант-духовик, не курил и избегал спиртного. Музыканты оркестра, конечно, его узнали и стали приветствовать, тогда друзья попросили Парвиза сыграть что-либо из своего репертуара. Парвиз вышел на сцену и стал играть американские мелодии и тут же их импровизировал. Зал стоя аплодировал ему за каждое произведение.
Потом их стол окружили иностранцы, в основном американцы, благодарили за доставленное удовольствие и выражали удивление его искусству и знания американской джазовой музыки. Парвиз, неплохо знавший английский язык, живо отвечал на их вопросы. Потом один из гостей, спросил Парвиза, а почему бы ему не поехать в США на стажировку, в какой-нибудь американский джазовый оркестр. На что тот ответил, что с удовольствием, но надо чтобы было бы приглашение и согласие советского правительства. «А вы напишите заявление о желании поехать на стажировку в США в посольство, они вам помогут», — сказал он. На этом и расстались.
Через несколько дней Парвиз, как наивный молодой человек, вспомнив совет американца, пошел в посольство США, тогда оно находилось на Манежной площади, напротив Кремля, и попросил встречу с атташе по культуре. Встреча не состоялась, видимо у сотрудников посольства вызвал он какое-то сомнение. Вдобавок, едва он зашел за угол к нему подошли два сотрудника КГБ, проверили его документы и поинтересовались, зачем он ходил в посольство США. Объяснение Парвиза их явно не удовлетворило, и ему «посоветовали» немедленно убраться из Москвы. Потом несколько дней, он чувствовал, что за ним следят, это его испугало и он вечером пришел в гостиницу «Москва» к Тофику Кулиеву и рассказал обо всем, что с ним приключилось. Тогда Тофик вытащил все свои деньги и сказал: «Беги на вокзал и уезжай из Москвы домой. Ты попал в неприятную историю.» Парвиз так и сделал.
Приехав в Баку, он вновь стал играть в кинотеатре «Низами», чему несказанно были рады мы, бакинцы, которые просто соскучились по его игре. Однако, видимо, московские чекисты сообщили в Баку о «подозрительном» поведении Парвиза в Москве, попытке «проникнуть» в американское посольство. В январе 1949 года его уволили с работы, с формулировкой за «преклонение перед Западом».
Пришлось устраиваться на первую попавшую работу, она оказалась в привокзальном ресторане и музыкант такого масштаба вынужден был там играть. Мы конечно туда ходили, но редко, потому что ресторан это не кинотеатр, там просто-таки сидеть нельзя, надо было заказывать напитки и закуску, что нам студентам было не по карману. Вот мы и стояли под окном слушая как играет Парвиз. В перерывах он в кругу друзей, иногда открыто высказывал недовольство отношением властей к джазу, не мог примириться с запрещением джазовой музыки, без которой не мыслил себя. Стукачи конечно не дремали и периодически доносили о нем, и в его папке в НКВД уже накапливался компромат. Туда была включена фотография Парвиза с одним негром, заснятым во время гастролей в Вильнюсе с оркестром Эдди Рознера, показания одного бездарного саксофониста Даника Кагнера, который завидовал таланту Парвиза и сообщил о его недовольстве запрещением исполнять джазовую музыку.
В 1944 году в летнем саду ЦДСА во время антракта на концерте Эдди Рознера, к Парвизу подошел один англичанин и похвалил его за игру. В 1948 году в гостинице «Москва», Парвиз оказался за одним столом с американцем. Зная английский язык он разговорился об американском джазе. Через два дня встреча вновь повторилась, на этот раз американец прямо спросил, хочет ли он поехать в США. «Если меня направят, конечно поеду», — ответил Парвиз. Американец предложил, чтобы Парвиз письменно подтвердил свое желание. Однако Рустамбеков сообразил, что от него хотят, встал и быстро вышел. Как потом выяснилось, американец был сотрудником посольства США.
Вот все, что инкриминировали Парвизу Рустамбекову, которого оказывается «разрабатывали» целый год. А в поле зрения спецслужб Парвиз попал в связи с заданием разоблачить хоть одного человека из музыкального мира, преклонявшего перед «тлетворным западным искусством». А тут московское сообщение, как раз подошло во время, он по всем параметрам подходил под это обвинение. Во-первых, руководит джаз-оркестром, во-вторых засоряет репертуар «низкопробной американской и английской джазовой музыкой» и тайно общается с иностранцами. Больше того, кто-то вспомнил, что Парвиз как-то ездил в Сальян (к родственникам — А.Ш.) и решили, что тот хотел уйти за кордон. Это было достаточно, чтобы в то смутное время арестовать Рустамбекова.
Внимательно, вместе с опытным юристом читаем пожелтевшие страницы уголовного дела… Ни в чем не виноват Рустамбеков, не совершил никакого ни тяжкого, ни легкого преступления по тем советским законам. И все-таки 20 мая 1949 года П.Рустамбекова арестовали с санкции и.о. военного прокурора войск МВД по Азербайджанской ССР майора юстиции Айрияна. В постановлении было сказано, что «Рустамбеков является антисоветски и проамерикански настроенной личностью, восхваляет жизнь, быт и искусство американцев… высказывает клевету на советскую действительность, имел контакты с иностранцами. Имеет намерение (?!) нелегально бежать за границу..»
Это грозное постановление с визой тогдашнего министра Госбезопасности генерала Емельянова было передано для расследования следователю Нефтякову. Это означает арест на основании материалов «особого пакета» т.е. по просто говоря, агентурных донесений, а потом начинается «сбор» доказательств следственным путем. Как же все это далеко от международного принципа презумпции невиновности! Допросив несколько испуганных музыкантов, Нефтяков не смог доказать Рустамбекову, что он «враг советской действительности», «имел намерения бежать за границу» и т.д. Следователю хотелось завершать дело «на полном признании своей вины» Рустамбековым, но тот упорно твердил: «Я ни в чем себя виноватым не признаю, свидетели говорят неправду.»
Конечно, следователь Нефтяков не мог не знать, что их показания не имеют под собой правовой основы, доказательной силы. И тем не менее, изо дня в день до поздней ночи Нефтяков допытывался, как Рустамбеков стал солистом джаз-оркестра Эдди Рознера. Не получив никаких новых данных 7 июня 1949 года Нефтяков все же предъявил Рустамбекову обвинение: … в шпионских связях с одним (неизвестно каким? — А.Ш.) из иностранных государств» и что «в своем окружении он вел антисоветскую пропаганду».
«Виновным себя не признаю», — вновь, в который раз, утверждал Рустамбеков. 20 сентября 1949 года следователь Нефтяков предъявил Рустамбекову обвинительное заключение, где без обиняков, вопреки элементарным законам, сделал приписку (это в обвинительном-то заключении!): «Учитывая, что основными доказательствами по делу являются материалы «особого порядка», которые использовать в суде невозможно, настоящее дело представить на рассмотрение «особого совещания» при МГБ СССР. Внести предложение осудить Рустамбекова Парвиза к заключению в исправтрудлагере сроком на 15 лет».
Значит не суд, где может всплыть на поверхность подтасовка фактов, надуманность, лживость, фальшь дела Рустамбекова, а незаконный, внесудебный орган, который осуждал таких же обреченных, как Парвиз, заочно, без вызова сторон, свидетелей просто по представленному списку. Так действовала репрессивная машина тоталитарного режима. Во время допроса его били, пытаясь выбить признание в несовершенных преступлениях. Отец известного бакинского кларнетиста Кямала Манафлы, в Баку его любя называли «Глыба» за мощную фигуру, Ага Салим, который в то время то же находился в подвале НКВД, рассказывал, что во время допроса Парвиз кричал от боли, но не признавался а продолжал твердить: «Я ни в чем не виноват. Я не шпион!».
Доведенный до отчаяния узник предпринял попытку покончить с собой. К тому же туберкулез открытой формы… Тюремщики дважды подвергали Парвиза психиатрической экспертизе, считая, что на самоубийство мог покушаться только психически неполноценный человек. Но Парвиз не был признан невменяемым. Однако физическое здоровье требовало лечение в больничных условиях. И этого не было сделано. Его торопились скорее упрятать в один из лагерей ГУЛАГа. Только смерть спасла его от этого.
Следствие по делу Рустамбекова дало первую осечку, когда Военная прокуратура СССР, куда поступило дело для проверки до его рассмотрения «особым совещанием», достаточных доказательств вины Парвиза в измене Родине, шпионаже, попытке нелегально перейти границу не установила. В связи с чем основная статья обвинения отпала.
Но оставалось в силе обвинение в антисоветской агитации, хотя и тут никаких доказательств. Тем не менее был вынесен предварительный вердикт — 7 лет заключения в исправтрудлагере…
Однако 24 декабря 1949 года Парвиза Рустамбекова уже не было в живых. Еще за несколько часов до заседания «особого совещания», этажем ниже, в 3 часа 50 минут утра в камере внутренней тюрьмы МГБ Азербайджана при странных обстоятельствах заключенный под номером 877 Парвиз Рустамбеков скончался от «… продуктивного туберкулеза легких»
В составленном тюремщиками акте записано, которое я прочитал в деле: «При осмотре на трупе признаков самоубийства не обнаружили». Это вызывает сомнение: ведь помимо констатации факта «смерти заключенного от туберкулеза легких», необходим был и другой документ — свидетельствующий о том, был ли известен тюремным эскулапам диагноз смертельной болезни Парвиза? В «деле» нет и материалов о том, что находился ли Парвиз в тюремной больнице на излечении именно по поводу этого заболевания. Нет и подлинника протокола 1-15 от 25 декабря 1949 года о вскрытии трупа, произведенный почему-то не судебно-медицинским экспертом, как принято законом, а тюремным врачом майором Харазяном. Может и правда, что Парвиз не покончил жизнь самоубийством, проглотив в душевой кусок банного хозяйственного мыла… Если же допустить, что Парвиз умер от болезни легких, причем до осуждения, тогда почему не было выдано тело родным для захоронения? Почему так долго скрывали от матери и сестры его гибель в тюремных застенках?
Лишь 8 апреля 1950 года «особое совещание» при МГБ СССР поспешило отменить свое постановление от 24 декабря 1949 года и прекратить дело Рустамбекова в связи с его смертью, тем самым подтвердив, что осужден он был посмертно.
В дни «оттепели» мать Парвиза Софья Павловна, обратилась с письмом в соответствующие инстанции (оно сохранилось в деле). Нельзя читать его без волнения: «Я одинокая, старая женщина — пишет она, — мне 72 года. В 1949 году органами МГБ был изолирован мой единственный сын и кормилец — Рустамбеков Парвиз, 27 лет, по специальности музыкант. Неоднократные мои обращения в МГБ с целью узнать причину его ареста оказались тщетными. 25 декабря 1949 года, в день очередной передачи, мне сообщили, что мой сын выслан и о месте пребывания он напишет сам (чуяло мое материнское сердце неладное). Только 11 апреля 1950 года мне сообщили, что он умер, еще находясь под следствием в декабре 1949 года, т.е. спустя 7 месяцев после ареста… Я уверена, что мой сын не виновен, прошу проверить…»
Как рассказал старший прокурор Отдела реабилитации жертв политических репрессий прокуратуры республики Кямал Мурадов, ныне работающий в Конституционном суде, 30 апреля 1957 года, на основании жалобы матери П.Рустамбекова прокуратура республики обратилась в КГБ с просьбой произвести дополнительную проверку. Дело было поручено старшему следователю комитета капитану Арутюнову. Как и следовало ожидать, большого рвения Арутюнов не проявил и отделался формальной отпиской. 14 августа того же года, К.Мурадов, проявив принципиальность, по поручению прокуратуры вновь с письмом обратился в КГБ, с настойчивой просьбой повторно допросить всех свидетелей. И вновь 3 ноября все тот же Арутюнов пишет, что «нет основания для пересмотра решения «особого совещания» и считает, что «приговор должен быть оставлен в силе».
Это была неприкрытая, наглая линия Арутюнова и его соплеменников, внедрившись в органы безопасности республики, используя недозволенные методы, для истребления талантливых представителей интеллигенции Азербайджана.
Но к чести ответственных сотрудников прокуратуры, протест направляется в судебную коллегию по уголовным делам Верховного Суда Азербайджана. И наконец, 6 января 1958 года было «признано, что Постановление «особого совещания» МГБ СССР от 24 декабря и 8 апреля 1950 года в отношении Парвиза Рустамбекова подлежит отмене и за недостаточностью улик, т.е. за отсутствием состава преступления дело следует прекратить». Проверка, проведенная прокуратурой республики, подтвердила надуманность и фальшивость обвинения, подтасовку фактов Нефтяковым, искажение показаний свидетелей.
Этим рассказом я хочу, чтобы молодое поколение республики знало бы о трагической судьбе талантливого азербайджанского джазмена Парвиза Рустамбекова, чья жизнь оборвалась в расцвете жизни. Хотелось бы, чтобы наша музыкальная общественность вспомнила о нем и воздала ему должное.
Мы даже не знаем где могила Парвиза, чтобы по обычаю предков, прочесть над ним «Ясин» и возложить букетик цветов, чтобы порадовалась бы его душа. Спасибо телеканалу «Лидер», которое недавно посвятил ему интересную передачу.
***
… Однажды, много лет спустя, во двор, где жил Парвиз, вошел плохо одетый молодой человек.
— Парвиз! Парвиз! — стал звать он.
Мать музыканта удивленно выглянула в окно:
— Тебе кого, сынок? — спросила она.
— Парвиза, — ответил тот.
— А ты кто?
Молодой человек, устало снял с плеча вещмешок, сказал:
— Я с Парвизом сидел в одной камере. Ему дали семь лет, а мне все девять. Вот я вернулся, и прямо с вокзала пришел его повидать. Он дома?
Мать Парвиза, печально вздохнув, сквозь слезы проговорила:
— Нет сынок. Парвиза дома нет. Он ушел, и навсегда…
