Дорогие друзья!
Данный очерк входит в книгу мемуаров «Время оглянуться назад»
известного азербайджанского журналиста Азада Шарифа.

ПЛАТА ЗА СВОБОДУ

Он радости земной ничем не омрачил…
Еще до того, как я с большим волнением раскрыл пожелтевшую от времени папку с уголовным делом N12493 Исмаилзаде Микаил Мушвига, я целую неделю читал книги о Мушвиге, в том числе принадлежащие перу лучшего исследователя жизни и творчества поэта Гюльгусейна Гусейноглу, а также ряд серьезных газетных публикаций разных лет. Мне необходимо было понять, какие же серьезные обвинения вменялись ему, могущие стать причиной расстрела. И не нашел ни одной зацепки, которая позволила бы НКВД совершить эту преступную акцию.
Из изученных материалов сложился образ молодого, талантливого человека, через все поэтическое творчество которого красной нитью проходила тема одобрения социализма, дружбы народов мира, любви к женщине, и конечно же, свобода и независимость его народа, что для него было превыше всего. Вот как он пишет об этом:
«…Но без свободы есть ли им цена?
Жизнь без нее как ночь без звезд, черна.
Культура без свободы — пустоцвет,
Искусство без нее сойдет на нет».
Он был честен и всегда прислушивался к голосу своей совести. Он был самым молодым из всех ушедших поэтов и писателей, всего-то неполные 30 лет. Говорят, что до самых последних часов жизни он не мог поверить, какой его ждет конец. Как вспоминает его супруга Дильбяр ханум, в день их последнего свидания в тюрьме, Мушвиг, удрученный, грустный, старался скрыть свои предсмертные чувства, он тогда сказал ей: «Ты ни о чем не беспокойся. В конце концов, рано или поздно, все выяснится. Вы узнаете, что мы ни в чем не виноваты…».

***
Весной 1908 года на Даглинке, на 2-й Советской улице, в доме N5 с небольшим двориком с фруктовым садом, в семье учителя Мирзы Абдулгадира Исмаилзаде, родом из Хызы, родился сын Микаил. Отец его еще в 1902 году открыл частную школу для бедных детей, и в 1908 году здесь учился великий Джафар Джаббарлы. Когда Микаилю было всего 6 месяцев, его мать — Зулейха ханум внезапно скончалась. И отец вынужден был отвезти его в Хызы, как пишет его сестра Баладжа ханум, — где его молочной матерью стала Сафийя ханум. В трехлетнем возрасте Микаиля привезли в Баку, и в 1915 году бабушка отдала его в русско-татарскую школу Мехти бека. А среднее образование он получил уже в школе «Бадалбека» (отец Шамси и Афрасияба Бадалбейли — А.Ш.).
Получив высшее педагогическое образование, Микаил был направлен преподавателем литературы в школу N18. Работая здесь, он напечатал свое первое стихотворение «Один день» под литературным псевдонимом «Мушвиг». Оно было опубликовано 28 апреля 1926 года в газете «Гяндж ишчи». Он был прекрасным педагогом, умел пробудить в учениках вкус и интерес к литературе. Доцент А.Гахраманов вспоминал, что «в 1935 году мы с профессором Фейзуллой Касумзаде были на практике в школе N18, где в 9-10 классах Мушвиг преподавал литературу. Его уроки произвели на нас сильное впечатление, дети сидели тихо и с интересом слушали учителя. А он спокойно ходил по классу и рассказывал о творчестве какого-нибудь поэта и тут же наизусть читал его стихи».
Мушвиг был арестован рано утром у себя дома, 4 июня 1937 года. Основанием послужила справка, в которой он был назван членом контреволюционной националистической организации. В эту организацию он будто бы завербован в начале 1936 года, и ему было дано задание в своих стихах «воспевать идею самостоятельного Азербайджана». Следствие поручили вести… сержанту Платонову, и на основании этой «справки», утвержденной начальником I Отдела УГБ НКВД лейтенантом Клементичем, капитаном Цинманом в доме был произведен обыск, конечно же, без понятых, что является грубейшим нарушением закона. В уголовном деле за N12493, начатом 4 июня 1937 года, сохранилась справка об обыске, где сказано, что в квартире Мушвига по Нижне-Приютской в доме N108, было изъято несколько художественных книг на турецком и фарсидском языках, 4 журнала, 14 фотографий и рукописи. Однако 13 октября 1937 года «все это, как не представляющее ценность для следствия было уничтожено — сожжено».
А искали агенты НКВД документы о составе и дислокации вооруженных отрядов, планы и сроки вооруженного переворота, адреса и явки. У следствия были «факты» о том, что Мушвиг еще в 1926-27 годах примыкал к нелегальной мусульманской молодежной организации, вел клеветнические разговоры, направленные в адрес партии и правительства, говоря, что, мол, Азербайджан не имеет своей независимости и является «колонией России». Ему было инкриминировано то, что он знал о подготовке вооруженного восстания против советской власти.

***
В мае 1931 года на выпускном вечере в пединституте Мушвиг познакомился с красивой девушкой по имени Дильбяр и сразу в нее влюбился, что вдохновило его на создание новых лирических стихов, и Дильбяр просила, чтобы на каждое свидание он приносил ей новые стихи. Несмотря на нетерпение влюбленных, свадьба состоялась только летом 1933 года и через несколько дней к ним в первый раз пришли с поздравлением Расул Рза с Нигяр ханум, которых Мушвиг очень любил и восхищался их стихами. Затем у них побывали Мирза Ибрагимов, который пригласил молодых на просмотр его первого спектакля в Аздраме «Хаят», шедший с огромным успехом. С ним были Сулейман Рустам, Сабит Рахман и Исрафил Назаров. Большой любовью у Мушвига пользовался Гусейн Джавид, с которым он любил часто встречаться, беседовать с ним, читать ему свои стихи, обсуждать их.
Однажды, когда Мушвиг работал над поэмой «Дуйгу ярпагы», к ним пришел Гусейн Джавид и Мушвиг попросил его послушать некоторые отрывки из поэмы. Гусейн Джавид по обыкновению внимательно слушал стихи, иногда останавливал Мушвига, указывая на слабые места, иногда просил повторить то, что ему очень понравилось. В то время сам Г.Джавид работал над сборником своих стихов, и он пригласил Мушвига стать редактором его книги. Тот, конечно, отказывался, ссылаясь на свою неопытность и молодость. Мушвиг был очень требовательным к своему творчеству, мог порой часами оттачивать каждую строку. Прекрасно владея фарсидским языком, он любил наизусть читать стихи Физули, Фирдоуси и Омара Хайяма. У него была удивительная память на стихи.
Мушвиг очень любил апшеронские дачи: море, песчаные пляжи и виноградники, вместе с семьей Мирмехти Сеидзаде они переехали в Мардакяны, где вечерами слушали азербайджанские мугамы под патефонные пластинки, которые так любил Мушвиг. При этом он, конечно же, не забывал о своей работе, каждый день создавал минимум одно четверостишие.
Мушвиг очень тяжело переживал смерть своего двухмесячного сына, которого он назвал Ялчином. Чтобы как-то отвлечь его от горя, по предложению Расула Рзы, его с группой азербайджанских поэтов направили в Москву, на какую-то встречу. Его первой книгой, которая вышла в 1930 году, была «Кюлекляр», это был сборник его стихов, написанных за четыре года. В 1937 году Мушвиг подготовил к печати свою первую большую книгу: «Чаглаян», куда включил свои лучшие книги, вышедшие в 1935-37 годах. Но к сожалению, книга так и не увидела света. Она, кстати, находилась в «Азернешре», поэтому уцелела, не была сожжена.

***
Первый допрос 3 июля 1937 года, спустя почти месяц после ареста.
Вопрос: Следствием установлено, что вы являетесь участником контрреволюционной, националистической организации. Признаете вы это? — допрашивает его следователь, сержант Платонов.
Ответ: Участником контрреволюционной организации я не был! Но у меня был товарищ по Союзу писателей Насир Кулизаде. В марте 1936 года он пригласил меня к себе домой, где я увидел Салмана (наверное, имеется в виду С.Мумтаз — А.Ш.), одного студента по имени Курбан и еще какого-то человека по имени Рахим или Рахман, фамилию не знаю. Салман спросил меня, считаю ли я Наримана Нариманова националистом и вел ли борьбу с советской властью. Я ответил, что хотя Нариман Н. и имел некоторые ошибки, но мне он известен, как человек, который боролся за Советскую власть. Затем Рахман или Рахим произнес речь, заявив, что Азербайджан, имеющий колоссальное количество нефти, которая вывозится в Россию, находится в худшем положении, чем Индия. Тогда я возразил, что никакой эксплуатации в Азербайджане нет. После этого я ушел. Через несколько дней я узнал, что Салман и Насир Кулизаде арестованы. Об этом факте я рассказал в СП Али Назми и другим писателям.
Вопрос: Следствием установлено, что вы на момент ареста находились на контрреволюционных позициях. Признаете это?
Ответ: Я это отрицаю.
Вопрос: Кто вам известен из мусаватистов и активных националистов?
Ответ: Мне известен как бывший мусаватист Сейид Гусейн, это известно всем. Является ли он сейчас мусаватистом, мне не известно.
Вопрос: Вы говорите неправду. Гусейн Джавид вам известен.
Ответ: Он мне известен как писатель.
Вопрос: Какие контрреволюционные, пантюркистские беседы вы с ним имели?
Ответ: Никаких таких бесед мы не вели…

***
1932 год считается самым творчески продуктивным для Мушвига, — вышли его книги «Гюнюн сесляри», «Вурушмалар», «Хлопок», «Первое мая», «Меж буровых вышек» и др. В 1935 году — «Скала», «Крестьянин и змея». Таким образом, за пять лет, с 1930 по 1935 год, Мушвиг издал десять книг. В 1935 году Совет народных комиссаров республики, в связи с 15-й годовщиной Азербайджана, объявил конкурс на лучшее литературное произведение. Мушвиг, после некоторых раздумий и наверное консультаций со своими старшими коллегами, представил на конкурс свою поэму «Утро». Этот конкурс привлек внимание всей интеллигенции, с напряжением ждали результатов.
И вот, наконец, 3 апреля 1936 года в газете «Коммунист» было опубликовано решение авторитетного жюри конкурса, в котором приняли участие авторы 76 литературных произведений. Первую премию жюри конкурса никому не присудило. Второй премии были удостоены: М.С.Ордубады за роман «Сражающийся город», Мушвига — за поэму «Утро», М.Ибрагимов — за пьесу «Хаят». Третью премию получили Г.Джавид — за пьесу «Хайям», А.Шаиг — за рассказ «Хасай» и две др. За эти же годы, с 1930 по 1937 год, Мушвиг провел огромную работу по переводу с русского на азербайджанский язык «Цыгане» А.С.Пушкина, вместе с Ш.Аббасовым «Кобзарь» Тараса Шевченко и др.
В последние два года в некоторых газетах стали публиковаться статьи, далекие от литературы, не справедливые, критикующие его произведения. И даже на некоторых писательских собраниях его обвиняли в мелкобуржуазном подражании. Это совпало с трудным временем, когда люди вздрагивали от шума машины ночью, неожиданного стука в дверь. Но Мушвиг умел держать себя в руках, хотя в душе сильно переживал, даже стал курить. Он недоумевал, почему именно он «мелкобуржуазный поэт». «Но нельзя же писать только о Ленине и коммунизме, — делился он с друзьями, — ведь это никто читать не будет». Во всех воспоминаниях его современников и следователей подчеркивается, что он мог часами читать стихи и свои и чужие, говорить о поэзии. Но как только речь заходила о житейских мелочах и литературных пересудах, он замолчал. Он скучал от пустой болтовни, от пустозвонства, ему это было неинтересно. Вот что писал о нем, его русский переводчик, известный поэт Ярослав Смеляков: «…Мушвиг — человек неуемного поэтического темперамента, он неутомимо искал новые поэтические и изобразительные средства и формы. В итоге создал такие шедевры, как поэма «Разбитый саз». Он говорил о себе так: «Поэзия — моя жизнь». Он торопился, будто предчувствуя, как ему мало отпущено судьбой.
Как-то, — писала его супруга Дильбяр ханум, — придя с работы, он пожаловался на резкую головную боль. Я никогда его в таком состоянии не видела. «Я обещал тебе, что никогда не буду вмешивать тебя в свои дела, чтобы ты не переживала. Хорошо, что ты есть. Сегодня на собрании Союза писателей меня некоторые так резко критиковали, что чуть сердце не оборвалось. Меня обвиняют в том, что я — мелкобуржуазный поэт, это меня оскорбило. Ведь буржуа — человек далекий от труда, не человечный, не любящий свой народ, родину. Разве я на такого похож? Единственно, кто меня защитил, это была Хокюма ханум Султанова (она длительные годы работала на ответственных постах в области культуры — А.Ш.) Она сказала: «Обвиняя Мушвига в мелкобуржуазности, иные хотят оторвать его от нас. Не выйдет. Мушвиг всегда был и останется нашим». Потом осмелев, меня защитили и некоторые друзья. Выступление Х.Султановой было опубликовано в газете «Коммунист»…

Допрос 20 октября 1937 года. Спустя почти сто дней после первого допроса.
Вопрос: В течение всего следствия вы оказываете упорное сопротивление, отрицая свое участие в контрреволюционных, националистических организациях. Еще раз требую от вас ответа — намерены ли вы изменить линию поведения и дать исчерпывающие, правдивые показания о своем участии в контрреволюционной организации? (Тут идет запись протокола, совершенно противоположного по смыслу. Что произошло с поэтом в камерах НКВД за сто дней пребывания, почему не было больше допросов, неизвестно. Во всяком случае, в уголовном деле нет таких протоколов — А.Ш.).
Ответ: В своих показаниях на предыдущих допросах (?!) я не говорил всей правды следствию, боясь наказания за свою принадлежность контрреволюционной организации. Поэтому сегодня я решил дать правдивые показания о своей контрреволюционной деятельности. Да, я признаю себя членом этой организации в Азербайджане (?!).
Вопрос: Кто и когда вас завербовал в контрреволюционную, националистическую организацию?
Ответ: Еще в октябре 1926 года (тогда Мушвигу было всего 18 лет — А.Ш.) я попал под влияние Рагима Гусейнова, Алмас-заде и Насира Кулизаде и др. преподавателей. Мы совместно читали пантюркистскую литературу и обменивались мнениями. Тогда я вступил в кружок при библиотеке Сабира, где мне дали задание писать стихи на контрреволюционные темы. Но я этого задания не выполнил, опасаясь последствий. В 1930 года Н.Кулизаде хотел завербовать меня в молодежную мусаватскую группу. Но я установил связь с людьми, которые хотели независимости и свободу Азербайджану. Это были поэты Самед Вургун, Сулейман Рустам, Мир Джалал Пашаев, с ними я общался с 1936 года, а с Сейфуллой Шамиловым еще с 1932 года мы обменивались мнениями. Позже я был в контакте и вел беседы о независимости с Ахмедом Джавадом, Гусейном Джавидом, Салманом Мумтазом, все они высказывали свои взгляды, связанные с необходимостью независимости Азербайджана.
В конце 1933 года председателем Союза писателей Азербайджана был избран Мамед Кязим Алекперли, известный своими националистическими взглядами в журналистике. Он приблизил меня к себе, и мы с ним беседовали о положении Азербайджана. Он сказал мне, что в Азербайджане существует организация, возглавляемая Рухуллой Ахундовым, и она ставит перед собой цель — отделить Азербайджан от СССР и создать свободную и независимую республику. Он предложил мне принять участие в ее работе.
Вопрос: Что вам говорил Алекперли о методах работы?
Ответ: Об этом речь не шла.
Вопрос: Кого еще называл Алекперли в составе организации?
Ответ: Он называл писателя Санаглы и поэта Ахмед Джавада.

***
Летом группа писателей, которая отдыхала в Мардакяне, по предложению Расула Рзы, сфотографировалась. Вообще, по всем источникам видно, что дружба Мушвига и Расула Рзы была постоянной. Видимо, поэтому Расул Рза в память о Мушвиге написал о нем самую лучшую поэму — «Гызыл гюль олмасайды».
Мушвиг с женой любили в свободные минуты, когда он не работал над стихами, играть на таре и петь. Он дружил с известным азербайджанским музыкантом-таристом Курбаном Примовым (впоследствии он стал тестем Мирзы Ибрагимова — А.Ш.). Как-то Мушвиг пришел домой в плохом настроении, не раздеваясь прошел в комнату, где висел тар и стал долго и пристально, как будто впервые, рассматривать его. «Что-нибудь опять произошло в Союзе писателей?» — спросила жена. В последнее время они оба были заняты и на таре давно не играли, он сиротливо висел на стене. Ничего не ответив, Мушвиг по обыкновению, сел за стол и стал что-то быстро и долго писать. Настроение у него было подавленное, но он старался скрыть это.
Через несколько дней вечером к ним в гости пришел сам Курбан Примов. Мушвиг радостно его приветствовал и, посадив на диван, стал читать ему свои новые стихи, посвященные тару — «Не демекдир?» Стихи очень понравились Курбан муаллиму и он, сняв тар со стены, быстро настроив его, прижал к нему грудь. Но настроение у гостя было плохое. «Что-нибудь случилось?» — осторожно спросил Мушвиг. Тот, чуть подумав, сказал: «Наверное, ты тоже слыхал, что хотят запретить тар, как музыкальный инструмент, в нашей стране?» «Да, я тоже это слыхал и первым долгом подумал о вас. Я не хотел вас расстраивать. Может это слухи, которые пустили враги. Не может правительство пойти на это, это самый любимый народный инструмент. Не пойдет правительство на такое». В ответ комнату заполнили звуки мугама «Йетим сейгяхы», тар в руках мастера пел, то всхлипывая как обиженный ребенок во сне, то заливалась нежной, но грустной мелодией. А Мушвиг тем временем что-то быстро писал под мелодию старинного мугама. И едва смолкли последние звуки тара, Мушвиг стал читать Курбану Примову свои новые, теперь ставшие всеми любимыми стихи «Оху, тар!»
Но тогда все обошлось, тару было разрешено служить искусство Азербайджана.

***
Допрос 21 октября 1937 го да.
Вопрос: Какие указания давал вам Алекперли?
Ответ: Дал задания протаскивать в своих произведениях националистические идеи.
Вопрос: Какие указания вы выполнили?
Ответ: В 1936 году я написал два больших стихотворения-поэмы «Песня вечности» и «Мингечаур», в этих произведениях я замаскированно писал о тяжелом положении в Азербайджане. Оба стихотворения были опубликованы в газетах «Коммунист» и «Эдябийят вя инджесянат».
Вопрос: Какие еще задания он вам давал?
Ответ: Больше никаких.
Вопрос: Неправда. 15-17 октября 1937 года он в своих показаниях заявил, что дал вам задание завербовать других писателей.
Ответ: Это не так. Такого указания он мне не давал (при этом следователь Платонов не дал прочитать протокол допроса Алекперли, и не провел очной ставки. Предполагаю, что эти «показания» он сам выдумал — А.Ш.).
Вопрос: Кого вы сами самостоятельно втянули в эту организацию?
Ответ: На эту тему я разговаривал на бульваре с Натиком Гусейновым и Зейналом Халилом.
Вопрос: Как они реагировали на ваши слова?
Ответ: Они солидаризировались со мной, но свое мнение не высказали.
Вопрос: Почему вы не сказали им о существовании в Азербайджане контрреволюционной, националистической организации?
Ответ: Да, я им об организации не говорил.
Вопрос: Кто вам еще известен из руководителей организации?
Ответ: Никого больше не знаю.
Вопрос: Вы категорически отрицаете это?
Ответ: Категорически!

***
Допрос 25 октября 1937 года.
Вопрос: Кого вы завербовали в вашу контрреволюционную, националистическую организацию?
Ответ: Ни с кем, кроме Натика Гусейнова и Зейнала Халила, на эту тему не разговаривал.
Вопрос: Следствие не верит вам. С кем из мусаватистов вы имеете связь?
Ответ: Ни с кем. Никого больше не знаю, а тех, кого назвал, сейчас они, возможно, отошли от этой организации.

***
Допрос 27 октября 1937 года.
Вопрос: Как звать мужа вашей сестры?
Ответ: Шукюр Шукюрли.
Вопрос: Чем он занимается?
Ответ: Он — преподаватель в одной из школ Баку.
Вопрос: Вы с ним хорошо знакомы?
Ответ: Как с мужем сестры.
Вопрос: Следствием установлено, что вы завербовали его в вашу организацию.
Ответ: Отрицаю. Мои личные отношения с ним не очень складывались и никаких бесед с ним не вел. Встречаемся редко.
Вопрос: Перед нами показания ряда обвиняемых, где в числе завербованных вами числится и муж вашей сестры. Признавайтесь!
Ответ: Показания этих людей отвергаю.

***
Последний допрос. Тоже 27 октября 1937 года.
Вопрос: Вам предъявляется дополнительные обвинения по ст. 64, 70 УК Азерб.ССР. Вам объявляют об окончании следствия. Что вы хотели бы добавить к вашим показаниям?
Ответ: Я отрицаю, что совершил против советской власти тяжелые преступления, что участвовал в подготовке вооруженного восстания для свержения советской власти в Азербайджане. Признаю себя виновным в том, что в 1926 года вел с Алмас-заде разговоры в духе мусаватистов о свободе и независимости Азербайджана. Поддерживал творческую связь с Ахмедом Джавадом и Гусейном Джавидом.
Далее следствие по делу N12493 завертелось в темпе. За четыре месяца следствие провело всего 5 допросов, ни одной очной ставки, показания других обвиняемых ему не предъявлялись, а говорилось со слов. Чувствовалось, что зачитывали сфабрикованные показания.
Заседание сессии Суда военной коллегии Верховного суда СССР от 2 января 1938 года по обвинению Исмаилзаде Микаиля Мушвига Миркадыр оглы началось в 11 ч. 20 м. Приговор вынесен в 11 ч. 40 м. Он был приговорен к высшей мере уголовного наказания — расстрелу с конфискацией всего имущества. И на основании Постановления ЦИК СССР от 01.XII.1934 года, был приведен в исполнение немедленно. В уголовном деле имеется справка о том, что приговор о расстреле Микаиля Мушвига Исмаилзаде был приведен в исполнение 5 января 1938 года.

***
Прошло почти 20 лет, страна очнулась от кошмаров культа личности, и группа известных азербайджанских писателей Азербайджана обратилась с просьбой пересмотреть дело Мушвига. Письмо подписали Мехти Гусейн, Сулейман Рагимов, Мир Джалал, Мамед Ариф, Ильяс Эфендиев, Бахтияр Вагабзаде. Он был охарактеризован как один из самых талантливых поэтов. Одновременно трем писателям — проф. Джафару Хандану, Мирвари Дильбази и Бахтияру Вагабзаде было поручено охарактиризовать фигурировавшие в уголовном деле, как клевета на советскую власть, произведения «Мингечаур» и «Песня вечности». И уже 16 ноября 1955 года авторитетная комиссия дала блестящую художественную характеристику этим произведениям, как одном из лучших литературных произведений.
6 января 1956 года старшие следователи КГБ Азербайджана Абдуллаев и Мамедов, рассмотрев все материалы следствия, признали их поверхностными, обнаружили много правонарушений и заявили, что один из талантливых поэтов был невиновен, его вина не была доказана. Как известно, в те годы все материалы утверждались министром внутренних дел Ю.Сумбатовым, который впоследствии был осужден, как пособник М.Багирова. Были осуждены и другие виновники гибели безвинно погибшего поэта: Цинман осужден московским трибуналом за злоупотребление служебным положением, а Клементич — за фальсификацию следственных материалов.
23 мая 1956 года военная коллегия Верховного суда СССР по заключению Главного прокурора страны установила: «что Микаил Мушвиг Миркадыр оглу Исмаилзаде осужден необоснованно, и отменила приговор из-за отсутствия состава преступления». Конечно, никто из расстрелянных писателей и поэтов не готовил никакого вооруженного восстания, но великая правда заключается в том, что, вкусив радость свободы и независимости в недолгий период Демократической республики, они мечтали о независимости своей страны. И это произошло, хотя и через полвека.
…Во время последнего свидания он сказал Дильбяр ханум: «Ты ни о чем не беспокойся. В конце концов, рано или поздно, все выяснится. Вы узнаете, что мы ни в чем не виноваты». Так и случилось — выяснилось, что они ни в чем не виноваты. Но выяснилось слишком поздно — почти через двадцать лет. А ведь Мушвигу, когда он ушел в иной мир, едва исполнилось только 30 лет.
Такова высокая плата за свободу!