Так ли это? Равенства, как известно, в природе не существует: людям от рождения даны разные способности и соответственно возможности. Братство? Но даже между братьями существует иерархия старшинства, где-то освященная законодательно, где-то диктуемая житейским смыслом. В китайском языке вообще нет слова «брат», есть — «старший брат» и «младший брат».
Мне пересматривать свои представления о свободе довелось в условиях куда более благоприятных, чем Ходорковскому, но без шока не обошлось. Им стало чтение книги двоюродного деда — историка Дмитрия Кончаловского «Пути России». Писал он ее, пройдя через многие потрясения: бегство от большевиков, немецкий концлагерь, лагерь для перемещенных лиц. Мысли, к которым он пришел, неутешительны.
Свобода есть великий дар, но не абсолютное благо. Она может быть опасна. Для русского человека она едва ли не опаснее, чем атомная энергия. Кончаловский напоминает: ничего не вышло из демократических поползновений Алексея Михайловича, из Земских соборов, из Думы. Свобода для русского человека всегда была синонимом слова «воля»: что хочу, то и ворочу. И это сохранилось. Радио «Свобода» провело опрос: «Что для вас есть свобода?» Кто-то ответил: когда я один в поле, в шалаше, на ветру, рядом конь, и никакой ответственности.
Никакой ответственности… А как же с классическим — свобода есть осознанная необходимость? Мне тоже по молодости казалось: свобода — это когда ветер дует в ширинку и я иду в белых штанах по теплым доскам яхты. С возрастом приходит понимание, что свобода выражается в поступке, в действиях, которые мы считаем необходимыми, а не просто тех, которые желаем совершить. С этой точки зрения, первый признак свободы есть способность человека к самоограничению. Только человек, способный к самоограничению, действительно свободен.
Посмотрите, как ведут себя за рулем в России: нет гаишника — водитель сразу едет на красный. Что происходит в классе, когда нет учителя? Ор, беганье по столам… Для ребенка свобода — когда все можно. Зрелые люди так себя не ведут. Социальная зрелость, как и личная, — результат длительного процесса. Россия — страна молодая, и отсутствие правового общества, как и способности к самоограничению, результат нашей исторической молодости.
Заметим, что в культурном коде иных цивилизаций свобода никак не сводится к анархии. Чем древнее цивилизации, тем более они апеллируют не к правам, а к обязанностям. Китаец интересы государства всегда ставит выше личных. Это заложено в нем конфуцианством. Индусу не нужна свобода внешняя: вся его свобода заключена в его взаимоотношениях с богами. Он знает, что все хорошее от бога, а все плохое, включая все его неудачи, — от него самого.
Наш народ получил в 1991 году столько свободы, сколько ее в России никогда не было. Но о ней он даже не узнал, не говоря уж о том, чтобы воспользоваться. Те же, кто воспользовался, сделали это исключительно за счет нации. Не бессмысленно ли навязывать человеку то, в чем у него нет потребности? Результат этого всегда вредоносен — для государства, для культуры, в конечном счете для самого индивида.
Все ошибки русской интеллигенции, о чем еще в «Вехах» писали лучшие умы России, проистекают из того, что она выступает борцом за свободу, которая народу не нужна. Будь нужна, он давно бы ее обрел. Но интеллигенция и поныне живет в тех же иллюзиях. Драма этих людей, искренне верящих и заблуждающихся, в том, что они выбирают между желаемым и нежелаемым (которое выдается за вредное), вместо того чтобы выбирать между возможным и невозможным. Интеллигенция романтична, она успокаивает себя локальными объяснениями явлений, суть которых гораздо глубже.
Поскольку наши либералы не подвергают сомнению концепцию необходимости свободы для каждой личности, вся вытекающая из этого их философия сама по себе уже догматична, а следовательно, ложна. Любая догма, будь она в момент рождения трижды правильна, теряет свою истинность, поскольку не поспевает за меняющимися обстоятельствами жизни.
Возникнет ли у наших людей потребность в свободе? Неизбежно. Но это должно стать результатом объективных исторических процессов. Потребность в свободе у человека, как и у народа, возникает тогда, когда он знает и выполняет свои обязанности. И уже после этого можно требовать для себя права. Когда объективные предпосылки для этого возникнут, не знаю. Но думаю, это не за горами.
В известной притче даосский монах говорил: «Я не имею времени думать о Боге — я живу». Хотелось бы следом за ним сказать: «Я не имею времени думать о Свободе — я живу». С высоты своих лет понимаешь, что свобода — это свобода прийти домой. Это свобода просто жить.
Андрей Кончаловский
